Представитель послевоенного поколения туркменского академического сообщества, Мурадгельды Соегов (1950-2023), подобно многим поздне советским интеллектуалам, существовал в нескольких социальных пространствах. Его жизнь между общественной деятельностью, академической и творческой карьерой, а также активностью в качестве борца за «возвращение имён», безусловно,заслуживает отдельного исследования. Зачастую, обращаясь к тематике культурной и интеллектуальной истории позднего СССР, а также постсоветского Туркменистана, академические специалисты не всегда могут найти точку опоры, понять контекст формирование тех или иных процессов и взглядов. Задача этой статьи – вписать деятельность Соегова в социальные и культурные контексты его эпохи. Как повлияли на деятельность Мурадгелды-ага те культурные и академические изменения, которые происходили во второй половине ХХ века? Какой ответ на вызовы этих изменений давал исследователь? Почему филолог по образованию обратился к области интеллектуальной и культурной истории?Настоящая статья обращает внимание на то, что Соегов существовал в динамичном пространстве постсталинского университета, в котором сосуществовали советская «перформативная культура» и «тихий национализм академических практик». Пространство устной культуры советских гуманитариев стало базой, формулировавшей взгляды Соегова. В этом пространстве переплетались, порой причудливым образом, яфетология и ностратическая теория, дискуссии об алтайской теории и противоречиях стадиального подхода, рассказы о репрессированных и образы советского общества. Деятельность туркменского филолога по «возвращению имён» репрессированных, развернувшаяся в период Перестройки, стремившаяся зафиксировать устную культуру на бумаге, стала одним из ключевых элементов его жизни.